Мамбет Мамакеев: Если бы сейчас не было гуманитарной поддержки, то мы не выжили

Мэтру кыргызской медицины, директору Национального хирургического центра, академику Мамбету Мамакееву исполнилось 85 лет. Шестьдесят из них он стоит у операционного стола. Не стоял, а именно стоит, потому что академик оперирует до сих пор. Насколько известно, в мире едва ли наберется с десяток человек, которые продолжают оперировать в таком возрасте. Один из них - Мамбет Мамакеев.

На нашу встречу он пришел сразу после операции. Шестой по счету.

- Каждый день оперирую по трое–шестеро больных. Когда не оперирую, день для меня тяжелый, какой–то пустой.

- Но ведь нагрузка большая - и физическая, и психологическая...

- Я от операций никогда не устаю. Бывают, конечно, страшно тяжелые, запущенные случаи, тогда начинаешь слегка нервничать и чувствуешь усталость. А так - операции для меня привычное, но по–прежнему любимое дело.

- Сейчас вы оперировали больных с какой патологией?

- Все пациенты с острой желчнокаменной болезнью. С этим недугом очень много больных. По статистике, каждый десятый кыргызстанец после двадцатилетнего возраста имеет такое заболевание. В 1970 году я защитил диссертацию по теме "Хирургическое лечение при остром холецистите, осложненном желчнокаменной болезнью". Шесть лет работал над ней. Когда занялся этой темой, хирургов было немного.

Смертность при этом заболевании превышала сорок процентов. Поскольку с приступами желчнокаменной болезни люди поступали в терапевтическое отделение или в инфекционную больницу, думали, что у них болезнь Боткина. А кожа желтела, потому что камень закрывал желчевыводящие пути. Человека надо было оперировать, а его лечили консервативно.

В итоге очень часто случалcя желчный перитонит, и уже в тяжелейшем состоянии больного переводили в хирургическое отделение. Когда я занялся этой патологией, смертность, как я уже сказал, была высокой. Я пошел в министерство, к главным врачам, в горздрав, объяснял, что больных с приступом желчнокаменной болезни надо везти в дежурную хирургическую клинику, иначе смертность будет только расти. Минздрав и горздрав издали соответствующие приказы, и все больные с такой патологией стали поступать в неотложную хирургию.

Я оперировал чуть ли не круглые сутки, молодой был, выносливый. И к тому времени, к 1970 году, когда защитил кандидатскую диссертацию, смертность снизилась до трех–четырех процентов от осложнений после этого заболевания.

И вот уже лет 15 оперирую лапароскопическим методом больных с таким недугом. Первый в стране японский лапароскоп, позволяющий проводить многие операции без разреза, приобрел для хирургов бывший министр Накен Касиев.

Я несколько раз посмотрел технологию операции, понял ее и начал работать. А поскольку хорошо владел техникой проведения обычных операций, то мне легко было освоить и этот метод. Обычные операции даже более сложные, травматичные, рискованные - разрез делается сантиметров 20–30. И больной в лучшем случае уходит домой недели через три. А после лапароскопической - через три дня. А потому дорогостоящий аппарат (стоит он пятьдесят тысяч долларов) оправдал себя пятьсот раз. Главное - смертности после такой операции нет, ноль осложнений.

- Профессор, а кто был вашим учителем?

- Профессор Фридман Максим Ефимович. Я у него ординатуру окончил, аспирантуру. Человек был образованнейший, потрясающий: профессионал, на которого мы, студенты, смотрели с восхищением. Хирургом я решил стать во время операции, которую делал Иса Ахунбаев, а мы, студенты, наблюдали за ее ходом. Сразу стал ходить в студенческий научный кружок. Мы, студенты, в клинике готовы были жить, хотя нас главный врач тогда еще республиканской больницы ночью выгонял оттуда. Это сейчас мы студентам говорим: дежурьте хоть круглые сутки, наша дверь открыта, даже предлагали им ужин, но желающих мало. Целеустремленное студенчество нашего поколения и нынешнее, пассивное, - две огромные разницы.

Попасть в ординатуру тогда было большой проблемой. Очень строгий был выбор. А сейчас все решают деньги. Заплатил - учись. А есть ли талант у этого человека или нет, никого не интересует. Но тех, кто сейчас проходит у нас ординатуру, гоняем как Сивку–Бурку.

Я, в общем–то, и не мечтал стать врачом. Барана резать не умел - наша семья была очень бедной, двенадцать детей. Но после войны был такой призыв партии: готовить национальные кадры. Я попал, как говорится, в струю. По–русски сказать не мог ни да ни нет. После войны учителей русского в нашей школе чисто кыргызского села в Тюпском районе не было. На подготовительных курсах мединститута целый год учил язык. Я тут только впервые узнал, что на свете есть подушки, кровати, простыни, конфеты попробовал. Может, потому, что хотел вырваться из нищеты, я так стремился учиться.

Помимо Максима Ефимовича, я благодарен еще и удивительному человеку, возглавлявшему тогда кафедру анатомии, доценту Аттокуру Шерову. Его любимым девизом были слова, написанные на плакате рядом с кафедрой: "Путь в хирургию - через анатомический театр". Однажды он меня вызвал и спросил: "Хочешь быть хирургом?". Я ответил: мол, поэтому и остался в ординатуре по хирургии. Это я знаю, говорит, а настоящим хирургом хочешь быть? Если хочешь, с завтрашнего дня начнешь преподавать анатомию. Я даже подскочил: "Зачем мне она, я уже ассистирую на операциях!". "Дурак, я тебе даю совет, и ты, если последуешь ему, скажешь мне потом спасибо", - сказал он строго.

Я послушался и благодарен ему, повторяю, до сих пор. Тот, кто хорошо не знает анатомию и физиологию человека, никогда не будет настоящим хирургом. Человеческий организм - самый сложный механизм, который создала природа. Иногда открываем брюшную полость, а внутри все спаяно, как электросваркой, невозможно найти, где какой орган расположен. И только тот, кто хорошо знает анатомию, может справиться, а если не знает, то лучше не начинать. Малейшее неправильное движение - и можно перерезать сосуды, нервы. Теперь я уже сам гоняю своих студентов по анатомии и физиологии, прежде чем задать им вопрос по хирургии.

Многие мои воспитанники, к сожалению, работают и в ближнем, и в дальнем зарубежье. Иногда приезжают и благодарят меня за то, что ругал, заставлял и научил. Там, по их словам, они считаются очень хорошими хирургами. Мне, конечно, это приятно.

- Какими чертами должен еще обладать хирург?

- Прежде всего знаниями, как я уже сказал. И, конечно, надо быть физически сильным, выносливым человеком (приходится иногда по шесть–восемь часов стоять у стола). А еще честным. Я терпеть не могу, когда мне врут. И, зная мой характер, никто из хирургов клиники, как говорится, не ходит вокруг да около, пытаясь что–то утаить. Все знают, что я моментально поймаю на неправде. Ошибки надо тщательно анализировать, чтобы не повторять их.

Но сейчас хирурги нашего центра хорошие и, могу заметить, отличные специалисты. А раньше, можно сказать, жил в центре: постоянно вызывали. Большую часть жизни я провел здесь, а не дома: каждый день операции, консультации, а часто приходилось оперировать и по ночам. Поэтому, наверное, последние сорок с лишним лет я потерял глубокий сон, и он так и не восстановился, к кому только ни обращался. Это издержки нашей профессии, поскольку не отключаешься и по ночам.

Сам я человек прямой и говорю что думаю, независимо от личностей. Может, поэтому некоторые считают меня грубым. Но я от природы такой. В селе ведь, особенно в то время, всегда резали правду–матку. А сейчас многим она очень даже не нравится, как кость в горле.

- Вы хотите сказать, что у вас много врагов?

- Я на ответные выпады стараюсь не обращать внимания. И никого во враги себе не записывал. Знаете пословицу "Собака лает - караван идет"?

- Сейчас принят Закон "О частно–государственном партнерстве". Он будет работать в хирургической службе?

- Вряд ли. Хотя она нуждается абсолютно во всем, даже в иголках и шовном материале, не говоря об инструментарии и оборудовании. Хирургия все–таки должна быть государственной службой. Но после развала Союза ей практически не уделяется внимания со стороны государства. Помню, будучи депутатом, я выезжал за рубеж. И меня, честно, меньше интересовали депутатские дела, больше медицинские.

Я просил связать меня с руководством клиник, а иногда связывался с ними заранее. И когда мои коллеги–парламентарии отправлялись на шоппинг, я - в клинику, чтобы посмотреть, а заодно чего–нибудь попросить. Помню, будучи в Германии, вернулся в гостиницу с двумя огромными коробками с инструментарием, лекарствами, расходным материалом. Членов делегации очень заинтересовало, где и что я купил. Когда я, счастливый, открыл коробки, они оторопели.

Если бы сейчас не было гуманитарной поддержки, то мы не смогли бы выжить. Спасибо японскому правительству, подарившему нашему центру отличный операционный стол, наркозный и лапароскопический аппараты, лампочки. Причем все, как говорится, с иголочки. Центр транзитных перевозок, с которым мы очень дружны, поддерживает.

- Свою первую операцию помните?

- Какой же хирург это забудет! Я долго был ассистентом у профессора Фридмана. А однажды он предложил мне: мол, давай поменяемся местами. Теоретически я, конечно, знал ход операции. Но душа екнула. Помню, тогда сказал: "Максим Ефимович, если что - сразу меняемся местами", признался, что боюсь. Я сделал две операции по поводу аппендицита и грыжи. Профессор во время них не проронил ни слова. Но по ходу операции язык в общем–то и не нужен. А по глазам, одобрительным кивкам профессора я понимал, что все делаю правильно. Это тоже придавало сил. На утренней конференции Максим Ефимович сказал, что у Мамбета Мамакеева легкая рука и с сегодняшнего дня он разрешает мне оперировать самостоятельно. И вот оперирую с одобрения и согласия учителя до сих пор.

- Мамбет Мамакеевич, вы построили мечеть на территории больницы?

- Да нет, конечно! Один араб из Саудовской Аравии, причем совершенно бесплатно. Он построил в нашей стране, говорят, более тридцати мечетей, а в мире - более трех тысяч. Но я, в общем–то, не был против. Людям нужна вера. Наши больные, особенно тем, кому за полтинник, боятся, конечно, оперироваться. А посоветуются с родными, сходят в мечеть, как бы поддержки у Бога попросят - и приходят уже настроенные на успех. Ведь настрой пациента и до операции, и после, хирурги не дадут мне соврать, очень сильно сказывается на выздоровлении. Правда, разные службы меня замучили: мол, и проекта мечети нет, и пятого, и десятого. Я уже сказал: поднимется рука - сносите.

- А вы верующий человек?

- Наверное, когда приспичит, мы все Бога вспоминаем, а ходить постоянно в мечеть мне некогда.

- Много поздравлений приходит с днем рождения?

- Я столько и сам не ожидал.